Неточные совпадения
Главная досада была не на бал, а на то, что случилось ему оборваться, что он вдруг показался пред всеми
бог знает
в каком виде, что
сыграл какую-то странную, двусмысленную роль.
— Да шашку-то, — сказал Чичиков и
в то же время увидел почти перед самым носом своим и другую, которая, как казалось, пробиралась
в дамки; откуда она взялась, это один только
Бог знал. — Нет, — сказал Чичиков, вставши из-за стола, — с тобой нет никакой возможности
играть! Этак не ходят, по три шашки вдруг.
Недвижим он лежал, и странен
Был томный мир его чела.
Под грудь он был навылет ранен;
Дымясь, из раны кровь текла.
Тому назад одно мгновенье
В сем сердце билось вдохновенье,
Вражда, надежда и любовь,
Играла жизнь, кипела кровь;
Теперь, как
в доме опустелом,
Всё
в нем и тихо и темно;
Замолкло навсегда оно.
Закрыты ставни, окна мелом
Забелены. Хозяйки нет.
А где,
Бог весть. Пропал и след.
Здесь с ним обедывал зимою
Покойный Ленский, наш сосед.
Сюда пожалуйте, за мною.
Вот это барский кабинет;
Здесь почивал он, кофей кушал,
Приказчика доклады слушал
И книжку поутру читал…
И старый барин здесь живал;
Со мной, бывало,
в воскресенье,
Здесь под окном, надев очки,
Играть изволил
в дурачки.
Дай
Бог душе его спасенье,
А косточкам его покой
В могиле,
в мать-земле сырой...
Я не старалась,
бог нас свел.
Смотрите, дружбу всех он
в доме приобрел:
При батюшке три года служит,
Тот часто бе́з толку сердит,
А он безмолвием его обезоружит,
От доброты души простит.
И между прочим,
Веселостей искать бы мог;
Ничуть: от старичков не ступит за порог;
Мы ре́звимся, хохочем,
Он с ними целый день засядет, рад не рад,
Играет…
— Я — не старуха, и Павля — тоже молодая еще, — спокойно возразила Лида. — Мы с Павлей очень любим его, а мама сердится, потому что он несправедливо наказал ее, и она говорит, что
бог играет в люди, как Борис
в свои солдатики.
Сатана
играет с
богом в карты,
Короли и дамы — это мы.
В божьих ручках — простенькие карты,
Козыри же —
в лапах князя тьмы.
Вечером собралось человек двадцать; пришел большой, толстый поэт, автор стихов об Иуде и о том, как сатана
играл в карты с
богом; пришел учитель словесности и тоже поэт — Эвзонов, маленький, чернозубый человек, с презрительной усмешкой на желтом лице; явился Брагин, тоже маленький, сухой, причесанный под Гоголя, многоречивый и особенно неприятный тем, что всесторонней осведомленностью своей о делах человеческих он заставлял Самгина вспоминать себя самого, каким Самгин хотел быть и был лет пять тому назад.
Сатана
играет с
богом в карты.
Дома отчаялись уже видеть его, считая погибшим; но при виде его, живого и невредимого, радость родителей была неописанна. Возблагодарили Господа
Бога, потом напоили его мятой, там бузиной, к вечеру еще малиной, и продержали дня три
в постели, а ему бы одно могло быть полезно: опять
играть в снежки…
— И я добра вам хочу. Вот находят на вас такие минуты, что вы скучаете, ропщете; иногда я подкарауливал и слезы. «Век свой одна, не с кем слова перемолвить, — жалуетесь вы, — внучки разбегутся, маюсь, маюсь весь свой век — хоть бы
Бог прибрал меня! Выйдут девочки замуж, останусь как перст» и так далее. А тут бы подле вас сидел почтенный человек, целовал бы у вас руки, вместо вас ходил бы по полям, под руку водил бы
в сад,
в пикет с вами
играл бы… Право, бабушка, что бы вам…
— У вас какая-то сочиненная и придуманная любовь… как
в романах… с надеждой на бесконечность… словом — бессрочная! Но честно ли то, что вы требуете от меня, Вера? Положим, я бы не назначал любви срока, скача и
играя, как Викентьев, подал бы вам руку «навсегда»: чего же хотите вы еще? Чтоб «
Бог благословил союз», говорите вы, то есть чтоб пойти
в церковь — да против убеждения — дать публично исполнить над собой обряд… А я не верю ему и терпеть не могу попов: логично ли, честно ли я поступлю!..
В то время, как Нехлюдов подъезжал к месту жительства старого генерала, куранты часов на башне
сыграли тонкими колокольчиками «Коль славен
Бог», а потом пробили два часа.
— Аника Панкратыч, голубчик!.. — умолял Иван Яковлич, опускаясь перед Лепешкиным на колени. — Ей-богу, даже
в театр не загляну! Целую ночь сегодня будем
играть. У меня теперь голова свежая.
«Знаю я, говорю, Никитушка, где ж ему и быть, коль не у Господа и
Бога, только здесь-то, с нами-то его теперь, Никитушка, нет, подле-то, вот как прежде сидел!» И хотя бы я только взглянула на него лишь разочек, только один разочек на него мне бы опять поглядеть, и не подошла бы к нему, не промолвила,
в углу бы притаилась, только бы минуточку едину повидать, послыхать его, как он
играет на дворе, придет, бывало, крикнет своим голосочком: «Мамка, где ты?» Только б услыхать-то мне, как он по комнате своими ножками пройдет разик, всего бы только разик, ножками-то своими тук-тук, да так часто, часто, помню, как, бывало, бежит ко мне, кричит да смеется, только б я его ножки-то услышала, услышала бы, признала!
— Э! э! э! э! — промолвил с расстановкой, как бы с оттяжкой, дьякон,
играя перстами
в бороде и озирая Чертопханова своими светлыми и жадными глазами. — Как же так, господин? Коня-то вашего, дай
Бог памяти,
в минувшем году недельки две после Покрова украли, а теперь у нас ноябрь на исходе.
Мать,
в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие
в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их
в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни
в какие хозяйственные дела, ни
в свои, ни
в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится
богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе
в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то
в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или
играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться
в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
Вихров, после того, Христом и
богом упросил
играть Полония — Виссариона Захаревского, и хоть военным, как известно,
в то время не позволено было
играть, но начальник губернии сказал, что — ничего, только бы
играл; Виссарион все хохотал: хохотал, когда ему предлагали, хохотал, когда стал учить роль (но противоречить губернатору, по его уже известному нам правилу, он не хотел), и говорил только Вихрову, что он боится больше всего расхохотаться на сцене, и игра у него выходила так, что несколько стихов скажет верно, а потом и заговорит не как Полоний, а как Захаревский.
В учителя он себе выбрал, по случаю крайней дешевизны, того же Видостана, который, впрочем, мог ему растолковать одни только ноты, а затем Павел уже сам стал разучивать, как
бог на разум послал, небольшие пьески; и таким образом к концу года он
играл довольно бойко; у него даже нашелся обожатель его музыки, один из его товарищей, по фамилии Живин, который прослушивал его иногда по целым вечерам и совершенно искренно уверял, что такой игры на фортепьянах с подобной экспрессией он не слыхивал.
— Живем помаленьку. Жена, слава
богу, поперек себя шире стала.
В проферанец
играть выучилась! Я ей, для спокою, и компанию составил: капитан тут один, да бывший судья, да Глафирин Николай Петрович.
— К городничему-с? Счастливо оставаться, сударь! дай
бог любовь да совет!
в карточки
сыграете — с выигрышем поздравить приду!..
— Дай-то
бог! лишь бы не Прошка. А кто-то
в дураки с вами станет
играть?
— Да ей-богу же, Арина Прохоровна, никто не подслушивает, — вскочил Лямшин. — Да не хочу же
играть! Я к вам
в гости пришел, а не барабанить!
— Нельзя ее забыть. Еще дедушки наши об этой ухе твердили. Рыба-то, вишь, как
в воде
играет — а отчего? — от того самого, что она ухи для себя не предвидит! А мы… До игры ли мне теперича, коли у меня целый караван на мели стоит? И как это господь
бог к твари — милосерд, а к человеку — немилостив? Твари этакую легость дал, а человеку
в оном отказал? Неужто тварь больше заслужила?
Эта история,
в которой я, по вдохновению, изменял характеры людей, перемещал события, была для меня миром, где я был свободен, подобно дедову
богу, — он тоже
играет всем, как хочет.
— Взвоешь ведь, коли посмеялся господь
бог над нами, а — посмеялся он? А дьявол двигает нас туда-сюда,
в шашки с кем-то
играя, живыми-то человеками, а?
Поп позвал меня к себе, и она тоже пошла с Любой, сидели там, пили чай, а дядя Марк доказывал, что хорошо бы
в городе театр завести. Потом попадья прекрасно
играла на фисгармонии, а Люба вдруг заплакала, и все они ушли
в другую комнату. Горюшина с попадьёй на ты, а поп зовёт её Дуня, должно быть, родственница она им. Поп, оставшись с дядей, сейчас же начал говорить о
боге; нахмурился, вытянулся, руку поднял вверх и, стоя середи комнаты, трясёт пышными волосами. Дядя отвечал ему кратко и нелюбезно.
Будьте уверены, что любовь пройдет
в обоих случаях: уедете куда-нибудь — пройдет; женитесь — еще скорее пройдет; я сам был влюблен и не раз, а раз пять, но
бог спас; и я, возвращаясь теперь домой, спокойно и тихо отдыхаю от своих трудов; день я весь принадлежу моим больным, вечерком
в вистик
сыграешь, да и ляжешь себе без заботы…
Трогательно видеть их на рассвете, когда они, бросив шляпы к ногам своим, стоят пред статуей мадонны, вдохновенно глядя
в доброе лицо Матери и
играя в честь ее невыразимо волнующую мелодию, которая однажды метко названа была «физическим ощущением
бога».
Кажется, за все время нашего знакомства это он
в первый раз сказал мне «вы».
Бог его знает, почему. Вероятно,
в нижнем белье и с лицом, искаженным от кашля, я плохо
играл свою роль и мало походил на лакея.
— Благодарю вас. Батюшка, слава
богу, здоров и по-прежнему
играет на виолончели свои любимые романсы. Дядя скончался, и мы с папашей ходим
в хорошую погоду на его могилу. Феничку мы пристроили: она теперь замужем за одним чиновником
в Ефремове, имеет свой дом, хозяйство и, по-видимому, очень счастлива.
— Дай
бог тебе счастье, если ты веришь им обоим! — отвечала она, и рука ее
играла густыми кудрями беспечного юноши; а их лодка скользила неприметно вдоль по реке, оставляя белый змеистый след за собою между темными волнами; весла, будто крылья черной птицы, махали по обеим сторонам их лодки; они оба сидели рядом, и по веслу было
в руке каждого; студеная влага с легким шумом всплескивала, порою озаряясь фосфорическим блеском; и потом уступала, оставляя быстрые круги, которые постепенно исчезали
в темноте; — на западе была еще красная черта, граница дня и ночи; зарница, как алмаз, отделялась на синем своде, и свежая роса уж падала на опустелый берег <Суры>; — мирные плаватели, посреди усыпленной природы, не думая о будущем, шутили меж собою; иногда Юрий каким-нибудь движением заставлял колебаться лодку, чтоб рассердить, испугать свою подругу; но она умела отомстить за это невинное коварство; неприметно гребла
в противную сторону, так что все его усилия делались тщетны, и челнок останавливался, вертелся… смех, ласки, детские опасения, всё так отзывалось чистотой души, что если б демон захотел искушать их, то не выбрал бы эту минуту...
Вся цивилизованная природа свидетельствует о скором пришествии вашем. Улица ликует, дома терпимости прихорашиваются, половые и гарсоны
в трактирах и ресторанах
в ожидании млеют, даже стерляди
в трактирных бассейнах — и те резвее
играют в воде, словно говорят: слава
богу! кажется, скоро начнут есть и нас! По всей веселой Руси, от Мещанских до Кунавина включительно, раздается один клич: идет чумазый! Идет и на вопрос: что есть истина? твердо и неукоснительно ответит: распивочно и навынос!
— Што-нибудь да не так, — сомневался подрядчик,
играя соломинкой, которую он держал
в зубах. — Это вино только господа пьют… Вот приедем на место, я сейчас Слава-богу супрыз и сделаю; с самой Пеньковки везу эту бутылку за пазухой, а ты: «пивал!..» Рожа!
— Ей-богу, душка, ни копеечки. Что я? Сумасшедший, что ли? Ты думаешь, я не понимаю, — что братец не скажет! — я семейный человек, мне стыдно это делать. Вот как три тысячи проиграл, так и не запираюсь: действительно проиграл. Ну, прости меня, ангельчик мой Лиза, ей-богу, не стану больше
в карты
играть: черт с ними! Они мне даже опротивели… Сегодня вспомнил поутру, так даже тошнит.
Познакомился я там с великолепными людьми; один из них, Яша Владыкин, студент из духовного звания, и теперь мой крепкий друг и на всю жизнь таким будет!
В бога не веруя, церковную музыку любит он до слёз:
играет на фисгармонии псалмы и плачет, милейший чудак.
—
Играть,
играть,
в пословицы
играть! — кричали со всех сторон, точно и
бог знает чего ждали от «пословиц».
Веселую мы свадебку
сыграли.
Ну, здравствуй, князь с княгиней молодой.
Дай
бог вам жить
в любови да совете,
А нам у вас почаще пировать.
Что ж, красные девицы, вы примолкли?
Что ж, белые лебедушки, притихли?
Али все песенки вы перепели?
Аль горлышки от пенья пересохли?
Но на этот раз, — конечно, говоря относительно, — во всей деревне не было такого раздолья, как
в одной избе кузнеца Силантия; немудрено: сыновей женить ведь не
бог знает сколько раз
в жизни прилучится, а у Силантия, как ведомо, всего-то был один. Несмотря на то что старику больно не по нраву приходилась невеста, однако он, по-видимому, не хотел из-за нее ударить лицом
в грязь и свадьбу решился
сыграть на славу.
Скажи мне, кудесник, любимец
богов,
Что сбудется
в жизни со мною?
И скоро ль на радость соседей-врагов
Могильной засыплюсь землею?
Так громче, музыка,
играй победу,
Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит!
Клянусь
богом, что-нибудь из двух: или он страдает манией величия, или
в самом деле права эта старая, выжившая из ума крыса, граф Алексей Петрович, когда говорит, что теперешние дети и молодые люди поздно становятся взрослыми и до сорока лет
играют в извозчики и
в генералы!
«Не дай
бог, если кто остановит!» — думала она, но сама заставила себя остановиться
в гостиной, чтобы из приличия послушать молодого человека, который сидел за пианино и
играл; постояв минутку, она крикнула: «Браво, браво, m-r Жорж!» и, хлопнув два раза
в ладоши, пошла дальше.
— Только не укараулил я как-то, вышел, — и удрал от меня смотритель со всеми бабами. Одна старуха осталась у меня под залог, на печке, она всё чихала и
Богу молилась. Потом уж мы переговоры вели: смотритель приходил и издалека всё уговаривал, чтоб отпустить старуху, а я его Блюхером притравливал, — отлично берет смотрителей Блюхер. Так и не дал мерзавец лошадей до другого утра. Да тут подъехал этот пехоташка. Я ушел
в другую комнату, и стали
играть. Вы видели Блюхера?.. Блюхер! Фю!
В числе восьми детей, которыми
бог наградил пономаря, был один ровесник мне; мы с ним вместе росли, всякий день вместе
играли в огороде, на погосте или перед нашим домом.
И прожил премудрый пискарь таким родом с лишком сто лет. Все дрожал, все дрожал. Ни друзей у него, ни родных; ни он к кому, ни к нему кто.
В карты не
играет, вина не пьет, табаку не курит, за красными девушками не гоняется — только дрожит да одну думу думает: «Слава
Богу! кажется, жив!»
Но уже импровизатор чувствовал приближение
бога… Он дал знак музыкантам
играть… Лицо его страшно побледнело, он затрепетал как
в лихорадке; глаза его засверкали чудным огнем; он приподнял рукою черные свои волосы, отер платком высокое чело, покрытое каплями пота… и вдруг шагнул вперед, сложил крестом руки на грудь… музыка умолкла… Импровизация началась.
А — может быть — проще, может быть, отрожденная поэтова сопоставительная — противопоставительная — страсть — и склад, та же игра,
в которую я
в детстве так любила
играть: черного и белого не покупайте, да и нет не говорите, только наоборот: только да — нет, черное — белое, я — все,
Бог — Черт.
— Только, барышня, не браните меня, — зашептала Дуняша, наклоняясь к самому уху Татьяны Аркадьевны. — Разрази меня
бог —
в пяти местах была и ни одного тапера не застала. Вот нашла этого мальца, да уж и сама не знаю, годится ли. Убей меня
бог, только один и остался. Божится, что
играл на вечерах и на свадьбах, а я почему могу знать…
Свадьбу
сыграли. Перед тем Макар Тихоныч послал сына
в Урюпинскую на ярмарку, Маша так и не свиделась с ним. Старый приказчик, приставленный Масляниковым к сыну, с Урюпинской повез его
в Тифлис, оттоль на Крещенскую
в Харьков, из Харькова
в Ирбит, из Ирбита
в Симбирск на Сборную. Так дело и протянулось до Пасхи. На возвратном пути Евграф Макарыч где-то захворал и помер. Болтали, будто руки на себя наложил, болтали, что опился с горя.
Бог его знает, как на самом деле было.
Может быть, ты и усмирял; но все-таки ты опять лжешь. Что ты можешь мне ответить, если я тебе скажу, что ты бродил по улицам и от тебя несло пивом, как из пивной бочки? Что ты сидел вот
в этой самой пивной с девицами и с гирляндой на шее? Что ты притом еще учился петь под флейту, говорить нараспев и
играть на гуслях? Что вообще ты был подобен сломанному рулю, дому без хлеба и храму без
бога?